Мы поставили перед собой задачу понять, что исторические силы, приводят к подобным довольно необычное сочетание.

Скажу честно, что такого рода исторических флогистона. В свое время существования флогистона, чтобы объяснить процесс горения. В конце концов выяснилось, что нет флогистона, и что создается путем сжигания кислорода. Но не теория флогистона в понимании процессов, происходящих с кислородом, скорее всего, наука никогда не будет подниматься.

Теперь зададимся вопросом, какие воздействия. Я хотел бы сделать некоторые предположения о культурной и психологической природы человека заболеваний. Я думаю, что многие из вас помнят классификации социальных действий, введена Максом Вебером: аффективные, традиционные, tseleratsionalnoe и ценностно-рациональное. То, что такая линия из четырех частей, которые, кстати, на самом Уэббер в иерархической подчиненности.

Высшее от всех форм деятельности – это tseleratsionalnoe действий. Чуть ниже, если человек действует из их значения, размещение чисто абстрактной цели, является ценностно-рациональное, внизу – традиционный, и самое дно, к дикому – проявление аффекта.

Основываясь на этой линии, вы можете попытаться классифицировать различными цивилизациями. Есть те, которые носят чисто аффективных. Есть те, которые накладываются на определенные поведенческие традиции, Есть те, кто полагается на значение. И на вершине, конечно, Европа с ее бюрократического правления, потому что для tseleratsionalnosti Вебер тема очень четко связаны с явлениями капитализма и бюрократии.

Давайте не будем говорить о том, что эта иерархия весьма спорными. С моей точки зрения, стоимость рациональных действий антропологически гораздо выше tseleratsionalnogo, но это не главное. Я бы предложил другой подход, а именно: предложил считать, что лицо, осуществляющее определенным образом, действует в первую очередь аффективные. Это влияет может быть достаточно сложным и бессловесной форме.

Существует простая потребительская модель, связанная с удовлетворением (таких, как голод, жажда). В самом деле, на мой взгляд, это, конечно, не тот случай.

Вообще избежать этой неприятности и разочарование ведет к гораздо менее линейной логики действий, чем прямые его удаления. Влияющих, в том смысле, в котором он используется I – ощущение какого-то инвалидность, определенные разочарования в определенных обстоятельствах. То, что мы будем о том, что цивилизация и etnospetsifichnye влияет. Эта матрица, которую можно читать на протяжении большей части разочарование сигналов от внешнего мира. В результате, построен нынешний формат западной цивилизации, которую мы внутренне русская система кажется абсурдным. Но, строго говоря, избрание Обамы президентом был предопределен в момент, когда французский король разорвал первый замок барона в бассейне Сены. Если мы попытаемся проанализировать как русской цивилизации, то мы не работаем, или получить что-то смешное. Если мы попытаемся проанализировать древней римской цивилизации, то также не будет работать.

Римляне очень разные влияет. Предметом их интереса, их сильные эмоции в первую очередь вопрос о насильственной смерти, в котором нет вопросов сексуального доминирования не видно. Тема господства в связи с этим дело рассматривается лишь в той форме, что один на другой может привести к насильственной смерти. С этим ритуалом, основные характеристики древней римской цивилизации, ее увлечение гладиаторских боев в военной милитаризма.

Теперь о России, о русской и русско-страсти. Кроме того, довольно интересно и связано с некоторыми неудобствами в поведении, чтобы еще и еще раз против вас, но ключевое слово здесь не оскорбление, а оскорбление.

Оскорбление акт агрессии, направленной "я" от "Альтера" не является и не создавать иерархические отношения между obidyaschim и obidimym. Не создавайте, даже если нанесенный цели.

Вследствие повреждения не "наступать на груди проигравший", а также повышения уровня взаимного отчуждения между людьми или группами людей. Это, кстати, еще одна интересная особенность – отношения жалобы не может быть личных и групповых отношений. Вы не можете оскорблять всех сразу (например, вы можете коснуться многих оскорбление, а sharpnelyu), но здесь оскорбить сообщества сообщества – нет ничего проще.

Особенностью обиды, что он может лишь "быть терпеливым". Совершенно очевидно, что терпение обиды не можем быть пассивными и положить в борьбе преступления, но в ответ на оскорбление может быть асимметричным.

Напомним, идеальный кусок русский обиды – "История о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем. Наконец, в довершение всех оскорблений, ненавистный сосед выстроил прямо против него, которые, как правило, перелез через забор, гусиный хлев, как если со специальным намерением оскорбление. Этот отвратительный для Ивана Ивановича хлев выстроен был с дьявольской скоростью: в один день. Это вызвало гнев Ивана Ивановича и желание отомстить. Он не показал, однако ж, никакого вида огорчения, несмотря на то, что хлев даже захватил часть его земли; но сердце у него так билось, что ему было чрезвычайно трудно сохранять это наружное спокойствие. Так провел он день.

Настала ночь. Вряд ли бы я мог изобразить Ивана Ивановича, вышедшего в эту ночь с пилою в руке. Столько на лице у него было написано разных чувств! Тихо, тихо подкрался он и подлез под гусиный хлев. Собаки Ивана Никифоровича еще ничего не знали о ссоре между ними и потому позволили ему, как старому приятелю, подойти к хлеву, который весь держался на четырех дубовых столбах; подлезши к ближнему столбу, приставил он к нему пилу и начал пилить. Шум, производимый пилою, заставлял его поминутно оглядываться, но мысль об обиде возвращала бодрость.

Первый столб был подпилен; Иван Иванович принялся за другой. Глаза его горели и ничего не видали от страха. Вдруг Иван Иванович вскрикнул и обомлел: ему показался мертвец; но скоро он пришел в себя, увидевши, что это был гусь, просунувший к нему свою шею. Иван Иванович плюнул от негодования и начал продолжать работу. И второй столб подпилен: здание пошатнулось.

Сердце у Ивана Ивановича начало так страшно биться, когда он принялся за третий, что он несколько раз прекращал работу; уже более половины его было подпилено, как вдруг шаткое здание сильно покачнулось. Иван Иванович едва успел отскочить, как оно рухнуло с треском.

Схвативши пилу, в страшном испуге прибежал он домой и бросился на кровать, не имея даже духа поглядеть в окно на следствия своего страшного дела. Ему казалось,что весь двор Ивана Никифоровича собрался: старая баба, Иван Никифорович, мальчик в бесконечном сюртуке — все с дрекольями, предводительствуемые Агафией Федосеевной, шли разорять и ломать его дом. Весь следующий день провел Иван Иванович как в лихорадке. Ему все чудилось, что ненавистный сосед в отмщение за это, по крайней мере, подожжет дом его». Мифологическая Дева-Обида вносит распрю в ряды Даждьбожьих внуков (то есть князей-рюриковичей), и между ними начинается усобица. Суть усобицы в том, что каждый отделяет своё и посягает на чужое и начинает раздувать мелочные распри. В результате князья сами вносят крамолу в Русскую землю, а вслед за ней с победой приходят половцы на её разорение. Мы видим развитие абсолютно архетипичного для русской истории сюжета перетекания обиды в распрю, распри в крамолу, а крамолы во внешнее ослабление и крах.

Описан, так сказать, «спусковой крючок» саморазрушения русского строя. — Одно только неладно сделали, что они, дураки, деньги с вас выпросили; им бы прямо сказать: помилуйте, А.Н., что тут за деньги делать, мы и так из чести приедем. Если бы вы в нашу деревню прислали, то мы так бы и сказали. Да вы вот попробуйте: скажите, что согласны дать сто рублей, посмотрите, как головы зачешут. Они с вас сто рублей возьмут, и вы не забудете, что они вас прижали: тогда уж, значит, не по-соседски жить будем. Вот вы в грибы запретите к вам ходить; конечно, вам с грибов пользы не будет, даром погниют, еще сторожа нужно держать, а мужику без гриба нельзя. Вы и веники запретите у вас в моложах брать, и мху на постройку не дадите, и в ягоды не пустите, и скот на своей земле, чуть перейдет, брать станете в хлев. Вы со всех сторон мужика нажать можете. Сто рублей своих, конечно, не вернете, да мужику-то от вас житься не будет, и пойдут у нас с вами ссоры да неприятности. Куда лучше по-соседски, по-божески жить: и мы вам поможем, и вы нас не обидите . Дураки они, что выпросили деньги, — наши бы никогда этого не сделали.

Посылайте-ка завтра, А.Н., в нашу деревню звать на толоку. Я послушался Степана и послал старосту звать две соседние деревни на толоку поправлять плотину и чинить дорогу. На другой день явилось двадцать пять человек, все саженые молодцы пришли, потому что и богачи прислали своих ребят, с двадцатью пятью лошадьми, и в один день все сделали. С тех пор мы стали жить по-соседски, и вот уже скоро два года ни ссор, ни неприятностей никаких не было. Будь я склонен к измышлению фантастических этимологий, я бы возвел слово «обида» к «обделению» . Но и без всяких этимологий бытовое, народное «ты уж не обидь» означает прежде всего «не обдели милостью» . Так вот, обратной стороной русского отношения к собственности является убежденность в том, что собственность должна плодоносить . Это и есть вопрос о милости. Имущий должен миловать неимущего, причем речь идет не об иерархическом отношении богатство-бедность.

Сегодня-имущий завтра уже может оказаться в положении неимущего и наоборот. Но пока у тебя есть то, что нужно другому, ты должен миловать , то есть оделить нуждающегося, сколько тебе не жалко, но, в то же время, справедливо. «Когда же окончится служба, Иван Иванович никак не утерпит, чтоб не обойти всех нищих. Он бы, может быть, и не хотел заняться таким скучным делом, если бы не побуждала его к тому природная доброта. — Здорово, небого! — обыкновенно говорил он, отыскавши самую искалеченную бабу, в изодранном, сшитом из заплат платье. — Откуда ты, бедная? — Я, паночку, из хутора пришла: третий день, как не пила, не ела, выгнали меня собственные дети. — Бедная головушка, чего ж ты пришла сюда? — А так, паночку, милостыни просить, не даст ли кто-нибудь хоть на хлеб. — Гм! что ж, тебе разве хочется хлеба? — обыкновенно спрашивал ИванИванович. — Как не хотеть! голодна, как собака. — Гм! — отвечал обыкновенно Иван Иванович. — Так тебе, может, и мяса хочется? — Да все, что милость ваша даст, всем буду довольна. — Гм! разве мясо лучше хлеба? — Где уж голодному разбирать. Все, что пожалуете, все хорошо. При этом старуха обыкновенно протягивала руку. — Ну, ступай же с Богом, — говорил Иван Иванович. — Чего ж ты стоишь? ведь я тебя не бью! — и, обратившись с такими расспросами к другому, к третьему, наконец возвращается домой или заходит выпить рюмку водки к соседу Ивану Никифоровичу, или к судье, или к городничему. Иван Иванович очень любит, если ему кто-нибудь сделает подарок или гостинец. Это ему очень нравится». Здесь мы встречаемся с таким довольно интересным явлением русской истории, как исключительное пространственное распространение русских. Дело в том, что негативные аффективные переживания чаще всего не ведут к исключительно негативным последствиям.

Напротив, негативные переживания через попытку их преодоления или отработки в той или иной степени, порождают некие социально-конструктивные последствия. Таким достаточно конструктивным социальным последствием является пространственная историческая отработка этого русского аффекта. Есть замечательная формула этнографа Татьяны Щепанской, что русские — это движущийся этнос с самосознанием оседлого.

Можно сказать обратное: русские — оседлый этнос с самосознанием движущегося. Это очень важный факт, который наблюдается в русской истории. Он много раз историками отмечался, анализировался  и так далее, это факт колонизационного движения, факт постоянного пространственного распространения какой-то совершенной неудержимости и нежелания стоять на месте, который для русской истории очень характерен. Это можно объяснить геополитически, какими-то внешними условиями, можно объяснить изнутри из постоянного  эмоционального переживания быть чуть-чуть подальше друг от друга.

Очень интересно, что эта деталь было уловлена довольно рано. Очень хорошо отметил еще Прокопий Кесарийский, когда описывал славян: «Живут они в жалких хижинах на большом расстоянии друг от друга, и все они часто меняют место жительства.

Некогда даже имя у славян и антов было одно и то же; в древности оба эти племени назвались спорами, то есть рассеянными. Думаю, потому, что они жили в стране спорадейн, рассеянно, отдельными поселками.

Поэтому им земли нужно занимать много». Это факт, который относительно русских, относительно славян, а все-таки русские — достаточно типичные, характерные представители славянского племени, очень хорошо фиксируется с глубокой древности. Мало того, я считаю, что в 70-е годы была произведена одна из акций такого культурного геноцида в небольшом формате (хотя, на самом деле, это был колоссальный формат, сравнимый со сталинской коллективизацией) — это так называемая акция по ликвидации неперспективных деревень. В результате этого базовая русская модель расселения была просто уничтожена, причем уничтожена именно на русских территориях. На нерусских территориях соответствующие программы не проводились. И это все под благими лозунгами: нужно больше школ, провести электричество, газ, необходимо построить магазины, дороги. А там, куда это провести нельзя, давайте просто все ликвидируем.

Ликвидировали. Каким образом может подняться наша деревня, и стоит ли ей подниматься после такого погрома? Я бы хотел отметить еще 2 черты. Первая черта — культурная отработка этого русского аффекта, то есть его осмысление, его облагораживание и его духовное переведение на некую противоположность. Это пространственное удаление друг от друга, может, должно быть переосмыслено (как это и происходит в высокой русской культуре, в русском национальном мифе). Я здесь говорю о таких элементах русского национального мифа, как, например, предание о граде Китеже или очень интересная история из переписки новгородского и тверского епископов в XIV веке о чувственном рае. Они считали, что где-то далеко на севере есть граница рая; туда новгородцы приплывали, даже заглядывали за стеночку, а один — пообедал и остался там. Это потом очень четко отразилось в старообрядческих преданиях о Беловодье, которые сыграли довольно большую роль в русской колонизации. Это постоянно возникавшие уже в реальной истории русской колонизации мифы о том, что есть какое-то место, куда государь велел селиться, и там будет большая льгота. Люди толпами устремлялись туда. Это очень интересная тема и особенность русской национальной психологии. Это порождение представления о рае не как о чем-то темпоральном, что более характерно для западного мышления. Это не столько то, что наступит завтра, столько то, что есть в другом месте. Этот рай есть где-то в другом месте. Это интересная черта. Прежде всего, это такая банальная вещь, как прощение . Банальная-то она, конечно, банальная, но в набор добродетелей «цивилизованного человека» она отнюдь не входит. Для устроенного русского умение прощать обиды и не раскручивать дальше маховик взаимных пакостей является первым навыком в умении владеть собой.

Человек, который не умеет прощать, особливо когда его попросили о прощении, устроен плохо. Далее кратко о русском политогенезе. Западный процесс цивилизации тесно был связан с отчуждением в пользу государства права на насилие и с созданием системы взаимного уважения прав.

Русское строение было связано прежде всего с сосредоточением в руках государства собственности и её справедливого (а значит, милостивого) распределения. Весь поместный строй в своём исходном, докрепостническом виде был системой именно справедливого и милостивого вознаграждения за службу. И той же цели служила система местничества, то есть воздания чести по заслугам, если и не исключавшая, то существенно сдерживавшая фаворитизм. 1. Общество очень интенсивного трудового и ресурсного взаимообмена. Все постоянно помогают всем — деньгами, вещами, продуктами, в общем, всем, что не является предметом роскоши и в чем может приключиться недостаток. В основе строения — искусство взаимопомощи, где центральным является умение не обидеть — не обделить. 2. Служилое государство, в котором почти все как-то и где-то служат и за счет этого пользуются дополнительной милостью из общего верховного источника, от царя. При этом управленческая система сосредоточена не на реализации прав (и выполнении законов), а на решении дел. 3. Система представительства, основанная на праве выделения государству дополнительных денег или дополнительного труда. Не парламентаризм, основанный на права «вотировать налоги», а земество, которое готово (или не готово, смотря по совету) — дать деньгу или пособить. 5. Идеальный тип личности, — истинный православный мирянин, то есть человек, охотно прощающий и просящий прощения, зла не держащий, милостивый и отзывчивый, скорый на помощь и чуждый живодерству, не угрюмый, не замкнутый и не склонный к обособлению. Государство, без всякой жалости обдирающее всех и вся, чтобы поддерживать военный, дипломатический и торговый паритет с Западом, и, соответственно, зажимание сверху донизу.

Приказ жмет помещика, помещик жмет крепостного. Ответом на зажимание — обида и начало разбегания. Уход больших масс населения туда, где не зажимают, но за счет этого еще больший зажим оставшихся.

Ответ на этот зажим — выработка двойного стандарта работы — «на себя» и «на барина».  А дальше культурная катастрофа, вторжение начал западной цивилизации и отказ высших слоев от строения. «Цивилизованные» баре начинают рассматривать народ как ничтожества, по сути не придерживаясь вообще никаких договоренностей, не внушая никакого доверия. В ответ их начинают рассматривать как художественных притеснителей. Как источник зол. И разворачивается взаимная пакость. При этом крестьян, абсолютное большинство населения, окончательно оставляют вне службы и связанной с нею царской милости.

Точнее, службу превращают для них в настоящиий ад. В повинность без чести. Если горожанин может заделаться чиновником, крапивным семенем, дворянину же открыта карьера по табели, то для крестьянина служба никакой чести не несет. Эта кривая система дает сбой еще в главном пункте.

Распространение систем контроля за аффектами идет сверху вниз. Сперва верхи вырабатывают стандарт благородного человека, затем он усваивается средними и, наконец, нижними слоями. Дворянский же идеал благородства, в силу его искусственности, ненужности и чужеродности вниз был непередаваем.

Горожанину и крестьянину было бессмысленно и глупо вести себя «как помещик» и учиться «господскому обхождению». Мало того, было бессмысленно с ними конфликтовать, как, к примеру, конфликтовал в Германии бюргерский идеал с придворным и в итоге его победил, создав немецкий образец цивилизованности, образец "«добродушной искренности в сочетании с профессиональной осведомленностью». Калашников: И телевидение еще, интерактив. Это те основания футурополисной революции, о которой говорит ваш покорный слуга. В данном случае технологическое развитие способствует той цивилизационной черте русского народа. Та технологическая революция, которая нужна для прорыва России в жизни в будущем, — это тот самый технологический код, который очень совпадает с русским менталитетом, с русским самосознанием и вообще с русским способом жизни. К сожалению, наше государство этого по-прежнему понять не желает, и все нынешние выступления модернизаторов сводятся к тому, что надо опять копировать Европу. Я сейчас читал статью Титова и Явлинского, в которой говорится о том, что не надо никаких рывков и прорывов, нужно просто жить по-европейски. Калашников: Совершенно верно. Я еще раз хочу предостеречь от слишком большого ругательства ХХ века, СССР, так как там были свои причины, была своя логика. Еще, Егор: в 1988 году Юрий Петрович Баталин начал грандиозную программу дорожного строительства в РСФСР, по которой дороги должны были подводиться к любому населенному пункту, где есть более 5 жителей. То есть советская власть тоже интересно поступала, но помешал распад государства. А сейчас надо использовать наше стремление к спорадичности, к рассеиванию, для того чтобы создать новую модель цивилизации, удержать огромные территории с помощью новых технологий. Бощенко: Егор говорил о русских аффектах. У меня сложилось первая ассоциация, что это некая когнитивная модель, которая характеризует русский этнос. Она заложена в сказках, в былинах. Это заложено в этнической части русского. Но вот тут возникает следующая ситуация: если при нормальных человеческих условиях это приводило к тому, что территория у нас занимала все большие размеры, то есть люди расселялись, то теперь мы видим обратное. Егор правильно говорит, что у нас обида, часто используется аффект «на». Это все хорошо, но так как в человеческом обществе наблюдаются центростремительные процессы, то они вольно или невольно входят в европейскую парадигму отношения к аффекту и к конфликту.

Многие конфликтные процессы, которые у нас сейчас происходят, уже обусловлены повышением концентрации. Человека здесь обидели, но он не может уехать в регионы, потому что там делать нечего. Он вынужден выстраивать свое поведение уже совсем в другом ключе. Холмогоров: Я сделаю небольшое добавление.

Мощный фактор перевода на модель, скорее, оскорбления — это такая банальная вещь, как автомобилизм. Автомобилисты на дороге вынуждены себя вести чисто как европейцы. Кто-то кого-то подрезал — это оскорбление. Если столкнулись, начинается чуть ли не дуэль.

Безусловно, этот фактор есть, но, на мой взгляд, такое запихивание в западную рамку будет забрасывать нас в состояние все большего и большего дискомфорта и когнитивного диссонанса. Крылов: Это очень интересная и эмпирически правильная модель.

Вопрос дальше в ее интерпретации. Как известно, модель Птолемея тоже неплохо спасала явление, то есть описывала те вещи, которые были реальны для астрономов. Тем не менее, вопрос состоит в том, что не следует ли здесь придерживаться именно птолемеевской модели, спасающей явление, или рассматривать ее более сущностно. Что я думаю по этому поводу: во-первых, меня несколько смущает то, что построение Егора в какой-то мере сталкивает нас на очень привычную дорожку рассуждений, а именно рассуждений о врожденном русском духе, о менталитете и прочих вещах. Крылов: Ну почему же. Здесь как раз достаточно сделать несколько шагов, чтобы объяснить, что русская обида есть проявление глубокого сущностного, субстанциального духа; что русские такие и другими быть не могут.

Собственно предметом недовольства, обиды или оскорбления является то, что можно назвать пренебрежением. Только в европейском случае любое пренебрежение толкуется как демонстративное, официальное, нарочитое, даже, если оно таковым не является.

Хороший пример — д`Артаньян и три мушкетера. Первый постоянно последовательно наносит обиды мушкетерам тем, что он как будто бы их не замечает («ты через кого прешь»). При этом европейская поставленная логика требует воспринимать любое проявление пренебрежения именно как сознательное, даже если ты не заметил, а надо было смотреть. Более того, эта трактовка в значительной степени обоснована, потому что именно в европейском случае скучного маленького города, где, собственно, это и возникло, пренебрежение не могло быть не осознано. На очень узкой улочке если и не могут разойтись два человека, то уж точно не потому, что они друг друга не видят. Если кто-то прет, значит, он очень хорошо понимает, что прет.

Сущность европейского отношения к пренебрежению очень хорошо изложено в известном стихотворении Агнии Барто про двух баранов, которые, как известно, в результате утонули. В русском случае отношение к обиде — это тоже отношение к пренебрежению. В тексте Егора был очень интересный момент, касающийся того, что обида может иметь материальный оттенок.

Например, не доплатили, не вовремя заплатили. Заметим, что в очень большом количестве случаев материальная обида связана с понятными экономическими соображениями, а иногда — с простым невниманием. Например, человек заморочился и не успел. Это воспринимается как обида: на меня не обратили внимания, мою жизненную нужду проигнорировали.

Заметим, здесь не делается предположение о том, что обида нанесена сознательно. Более того, в русском случае, как правило, предполагается, что она нанесена неосознанно, что человек действительно забыл. Но именно это трактуется как нечто чрезвычайно обидное; «неужели я настолько ничтожен, что меня действительно не заметили». Вот эта трактовка любой обиды, даже сознательно нанесенной как бессознательной, действительно является культурным феноменом. Тут Егор прав.

Более того, иногда этот культурный феномен достигает совершеннейшего идиотизма. Например, когда злодейские и вредительские действия российского правительства, явно осознанные, трактуются как неосознанные. Ну неужели они такие идиоты, что не понимают, что у нас народ весь повымрет, если они сделают то-то. Любой европеец, естественно, думает, что у власти оккупанты, мерзавцы и негодяи, которые сознательно это делают.

Русские же до последнего цепляются за ту мысль: нет, они, конечно, сволочи, но не потому, что понимают, а потому, что не понимают, не смотрят, не обращают внимания на народную нужду. Крылов: Совершенно верно. Даже русское слово «ненависть» имеет интересную этимологическую природу. В отличии от европейских слов, обозначающих тоже самое, ненависть — это просто нежелание видеть.

Ненависть — «видеть тебя не хочу». В этом отношении не знаться — это типично обусловленная русская реакция. «Ах, ты так, тогда и я тебя вычеркиваю». Самой крайней формой выражения этого чувства действительно является уход (оставить дом, избу, положить вещи на телегу и уехать из того места, где с тобой так обращаются. «Раз я для вас пустое место, я и оставлю после себя пустое место. Нате, жрите»). В другом случае, менее значимом, когда человек, например, не может или не хочет уйти, или обида недостаточна, просто прекращение общения.

Иногда на всю жизнь или на очень долгий срок. Крылов: «Сам понимать должен». Более того, очень часто некоторые конфликты происходят из-за недоразумений. Из-за русского способа их невыяснения эти недоразумения даже не имеют шанса развеяться.

Приходится прибегать к очень сложным косвенным маневрам в привлечении третьих, четвертых, пятых лиц. «Слушай, ну объясни ты, почему такой-то со мной так-то». Далее это выясняется какими-то косвенными причинами. Хорошо, что выясняется. Иногда мы узнаем, что имело место быть обычное недопонимание. Любопытно, что классическим образцом именно русского конфликта является ситуация из известного фильма «Обыкновенное чудо». Шварц очень хорошо ловил русские слабости. Там, если вы помните, присутствуют два героя: он и она, которые безумно влюблены друг в друга. Они поссорились на всю жизнь, потому что ей показалось, что он что-то шептал на балу какой-то барышне. А он на самом деле говорил: «Раз, два, три.». Объясниться они не могли, поэтому всю жизнь прожили в отдалении друг от друга.

Масса русских людей попадают в такие ситуации именно по таким же причинам. При этом предположение о бессознательности обиды блокирует какие-либо объяснения. «Ты меня не заметил». Холмогоров: Кстати, Константин, здесь есть еще одна очень важная деталь. Это фраза, которой сейчас уже высокообразованные русские люди, которые знают все тонкости бытовой психологии, объясняют, на что они обиделись.

Человек говорил: «Я не имел в виду ничего подобного». Он отрицает рациональную обоснованность этой обиды. А другой отвечает: «Дело не в том, что ты хотел обидеть, а в том, что через это видно твое отношение ». Эта формула «видно твое отношение» просто убийственна, потому что ей можно обосновать все что угодно. Она гениально обосновывает аффект. Во-первых, на самом деле, так называемый русский аффект на самом деле встречается и на Западе, судя по классическим фильмам и литературе, но свойственен он там скорее низшим слоям населения.

Аристократы не могут предположить, это зашито в их сознание, что их могли проигнорировать или пренебречь ими сознательно. Господин всегда предполагает, что его нельзя оставить без внимания. Если это произошло, то разыгрывается классическая драма оскорбления. С другой стороны, для какого-нибудь западного крестьянина обида в русском стиле — вполне себе естественная вещь. Во всяком случае, так было раньше. Сейчас на Западе господами объявляются все. Это самосознание там является стандартным. Я думаю, что это связано, прежде всего, со слабостью именно того, что Гегель назвал самосознанием господина. В России были бары, а господ, в гегелевском смысле, не было.

Отсюда весь этот набор весьма тяжелых и сильно мешающих жизни аффектов. Что с этим делать? Я это считаю именно дефектом, хотя дефектом очень правильно описанным. Дефект, будучи осознанным, может быть и ликвидирован. Как ни странно, для этого требуется не повышение взаимной терпимости, уважения друг к друга, хотя это вещи, безусловно, хорошие, а, скажем так, то самое предположение об осознанности любого действия. Если тебя не заметили, это сделали специально. Если что-то с тобой происходит, значит это кому-то выгодно и так далее.

Условно говоря, это параноидальная точка зрения, но это паранойя, которая является культурно полезной. Конечно, при принятии ее мир сильно меняется. Я, например, в свое время сознательно перешел на такую точку зрения. О чем много говорил, писал, и из-за этого меня довольно часто не понимают. Я всегда предполагаю нечто, и что оно происходит не по бессознательным причинам. С другой стороны, если это происходит по сознательным причинам, то это можно выяснить. То есть — это то, что можно говорить. Это то, что имеет смысл выяснять и т.д. В этом отношении длинные запутанные ситуации, в которые мы погружаемся в рамках программы обиды —  не то, чтобы они мне были совсем несвойственны, но я хотя бы понимаю, что это плохо. Сейчас русские атомизированы из-за гигантского накопившегося груза взаимных обид, причем обид непродуманных, непрорефлексированных, висящих в воздухе. Мы все друг на друга на что-то обижены. Эта обида висит, она нам непонятна, поскольку, повторюсь, мы предполагаем, что обида может быть нанесена бессознательно, и мы друг друга не любим, потому что считаем любого условного другого источником обиды, потенциальным или реальным.

Повторяю: делать с этим нужно что-то, для этого, действительно, требуется некоторая перестройка национального самосознания. Я не считаю ее невозможной. Это именно вопрос работы с ним. Я не считаю менталитет заранее данным, и условия его выражения вечными. Это можно поменять.

Тогда мы, наконец, действительно станем людьми, ибо только господин, только европеец является полноценным человеком. Только человек, реагирующий по fuck-аффекту, является человеком. Более того, тогда европейцы увидят в нас тех, кем мы являемся, то есть белых людей.

Только человек, реагирующий по fuck-аффекту, — это белый. Савельев: Мне кажется, что, может быть, отчасти любая теория предлагает определенную игру понятиями. Мне кажется, Константин сейчас продолжил эту игру.

Какие-то правила и группа понятий были предложены, а теперь начинаем комбинировать эти понятие; похоже на игру в бисер. Я бы тоже предложил продолжение игры. Русский аффект — это расталкивание людей путем обиды, то есть увеличение социальной дистанции путем нанесения взаимных обид.

Заметьте, как это происходит. Это как отход от барьера, увеличение дистанции. Ты меня обидел, я на тебя обиделся, мы разошлись.

Противоположное действие — это примирение, приближение к точке, от которой разошлись. Европейский вариант, нанесение оскорблений — это наоборот приближение к барьеру, готовность к схватке и к драке. А примирение — это опять раздвижение на прежнюю дистанцию. В русском варианте примирение сближает, и русский социум — это вовсе не атомизированное рассеянное по пространству население. Мы все-таки городами, общинами жили. И все-таки европейцы жили под лозунгом: мой дом — моя крепость.

Русский тип, безусловно, общинный. Это не банда разбойников викингов, а дружина, дружба. Получается, что в этой игре можно предложить и другую интерпретацию: атомизация — это как раз европейский тип, так как они живут близко территориально, но социально отчужденно. Их удел — расходиться на еще более дальнюю дистанцию, а мы сближаемся после ссоры. И еще один момент: ответ на обиду — не всегда обида.

Можно предложить парадоксальную реакцию: ответ на обиду оскорблением. Переход из русского традиционного типа конфликта в европейский, что, по-моему, сейчас уже и произошло. Холмогоров: Кстати, между прочим, Это был бы реально очень сильный ход. «Он, гад, нам не платит, тогда мы ему морду набьем». Это очень нетипичный ход мысли и реакции, но он как раз и сработал бы, скорее всего. Савельев: Я думаю, что он уже и срабатывает. По сути дела, переход на оскорбление в ответ на обиду — это частая ситуация, особенно для интернета.

Обычно для нагревания ситуации обида воспринимается, как оскорбление. Происходит ответное оскорбление. И последняя ситуация, я не знаю, русский ли это тип или интернациональный, когда дистанция короткая, оскорбление перестает быть оскорблением. В мужских сообществах многие вещи, которые между другими людьми воспринимаются как оскорбления, среди близких людей являются нормальной формой обращения.

Значимость этого оскорбления резко снижается, и в дружеском сообществе, там, где все друг друга прощают, уничтожается и эта форма европейского конфликта. Крылов: Я бы хотел сказать пару слов в подтверждение мнения предыдущего оратора. Во-первых, действительно, небольшие оскорбления внутри сообщества являются скорее подтверждением его прочности. Это скорее интернациональный феномен.

Например, в Америке один афроамериканец, обращаясь к другому, может сказать: «Эй, нигер», но он не потерпит это от белого. Точно так же у нас: еврей может назвать еврея «мордой жидовской», и это не вызовет никакого недопонимания. Это, скорее, испытание прочности сообщества на разрыв.

Такой феномен есть. И второе, насчет ответа оскорблением на обиду. Это очень тонкое замечание. Очень тонкое, и очень соответствующее нынешнему моменту. Я напомню замечание Егора про автолюбителей. Действительно, сейчас, судя по всему, происходит европеизация русского социума.

Причем, это любопытно, существует прямая взаимосвязь. Почему именно автомобилисты, которые вынуждены вести себя как европейцы являются при этом крайне активной социальной стратой общества.

Почему, например, «праворульная» проблема вдруг вызвала такие потрясения. По сути, они начинают реагировать как европейцы и вне дороги. По сути дела, Егор нащупал точку европеизации. Они начинают реагировать на действия правительства не как на обиды, а как на оскорбление и отвечают ему тем же. То, что происходило тогда — это ответ именно оскорблением. «Как они, суки, посмели так с нами поступить». Это бы именно ответ на обиду оскорблением. Так что это п